Записки мизантропа

Утром с болью наблюдал, как Георгий Сатаров пытался объяснить ведущим "Утреннего шоу" разницу между "фактом" и "интерпретацией факта". Ведущие были недовольны: объяснение затянулось.

Но без этого объяснения дальнейший разговор не имел смысла.

Я бы начал с простого. С хрестоматийного примера. Факт: в стакане вода. Две интерпретации факта: "стакан наполовину пуст", "стакан наполовину полон". Факт всё тот же, но интерпретации прямо противоположны по смыслу.

Этот простой пример студенты узнают на первом курсе журфака. Но я учился на международном отделении, мы изучали пропаганду и контрпропаганду более углубленно. У нас был на семинаре преподаватель, несомненно кагэбэшник, специалист по вражеским радиоголосам. Он на занятиях давал нам более сложные задания. Брал из газет любое событие (любое!) и требовал к факту придумать как можно больше интерпретаций. Желательно противоположного свойства. То есть учил нас, что пропаганда - это не изложение фактов, а их интерпретация. Не надо врать, говорил он, надо уметь интерпретировать.

Знаю, что в западных школах журналистики от студентов добиваются обратного: очищать факт от интерпретаций. Но это другой мир.

Со студенческих лет я дружил с Владиславом Андреевичем Старковым. "Аргументы и факты" тогда помещались в двух соседних квартирах на Бронной. Это был бюллетень, предназначенный для лекторов общества "Знание". Типа в помощь политинформатору. Старков и тогда, и до последних лет жизни (когда Аиф уже стал монстром с самым большим в России тиражом) придерживался концепции журналистики факта. Когда был задуман журнал "Столица", мы с ним провели много времени в горячих спорах. Он терпеть не мог так называемую публицистику, которая интерпретировала факты, а я придерживался прямо противоположного мнения. Спорили жестко.

Сейчас я думаю, что имеют право на существование обе концепции. Но в русскоязычных медиа представлена одна, журналистики факта давно не существует. "Коммерсантъ" притворяется, что он излагает факты, но это не так.

Вчера разгорелась дискуссия по поводу одного "расследования" (беру в кавычки, потому что это не расследование: расследование предполагает поиск и публикацию новой информации, а в данном случае это дайджест уже опубликованного в других местах). В твиттере меня просто искусали со всех сторон, требуя, если уж я не согласен с интерпретацией фактов, предоставить факты со своей стороны.

Объясняю: фактами можно опровергнуть факты. Интерпретацию опровергнуть невозможно в принципе. Можно предложить другую интерпретацию. И даже третью. Успех в дискуссии будет зависеть только от красноречия участников и от способности аудитории видеть разницу между фактом и его интерпретацией. Но последнее качество - признак, как принято теперь говорить, очень продвинутого пользователя. Таких мало, и не надо от толпы этого требовать.

Вот я только что прочел замечательную книжку Михаила Зыгаря о 90-х годах. Кто интересуется темой, советую. Он постарался представить факты такими, как они есть, а если нельзя было обойтись без чьей-то интерпретации, прямо тут же в скобках предлагал еще одну интерпретацию. Очень здорово. Но это редкий случай, и это книга, за которой большой труд.

Вчера в какой-то момент я почувствовал себя атеистом, завязавшим в церкви дискуссию о религии.

И тут же дискуссию прекратил. Это бессмысленно.

Но мы живем в опасном мире. Этот мир управляется пропагандой. Каждый день тысячи людей гибнут (в самом прямом смысле) по вине пропаганды. Будущее определяется прошлым, то есть тем, как событие из прошлого интерпретируется. И как с этим быть, я не знаю.

Но мы должны быть ответственны за тех, кого приручили, как говорил Сент-Экзюпери.

Вчера в ленте ФБ сразу несколько френдов делились друг с другом воспоминаниями о своем детстве - о школьном антисемитизме. А я ничего вспомнить не мог. У нас в зеленоградской школе №897 в классе была только одна девочка еврейка, ее фамилия была Кляшторная. Я учился с ней с первого по десятый класс, и я не помню ни одного случая, чтобы ее кто-то обидел. То, что она еврейка, можно было прочитать на первой странице классного журнала. Не знаю, зачем это делалось, но так и писали (и это всем бросалось в глаза): "Кляшторная - еврейка". Она была отличница, и к ней многие во время контрольных шепотом обращались за помощью. И получали помощь. Может, поэтому у нее не было проблем?

Но буллинг на национальной почве у нас все-таки был. У нас был татарин. Его фамилия была Ибятуллин. И его мальчишки били. Жестко унижали, загоняли под парту. А когда били, то гоготали: "Так тебе, так тебе, татарин!" Он плакал и у него из носа обильно текли сопли. Стыдно признаться, но я это видел и не вмешивался. И он никому не жаловался, хотя классная руководительница у нас была как раз татарка, Нелли Загитовна. И, кстати, весь класс ее ненавидел.

А вот что вспоминал Иосиф Бродский (пер. с англ):

"Подлинная история вашего сознания начинается с первой лжи. Свою я помню. Это было в школьной библиотеке, где мне полагалось заполнить читательскую карточку. Пятый пункт был, разумеется, «национальность». Семи лет от роду, я отлично знал, что я еврей, но сказал библиотекарше, что не знаю. Подозрительно оживившись, она предложила мне сходить домой и спросить у родителей. В эту библиотеку я больше не вернулся, хотя стал читателем многих других, где были такие же карточки. Я не стыдился того, что я еврей, и не боялся сознаться в этом. В классном журнале были записаны наши имена, имена родителей, домашние адреса и национальности, и учительница периодически «забывала» журнал на столе во время перемены. И тогда, как стервятники, мы набрасывались на эти самые страницы; все в классе знали, что я еврей. Но из семилетних мальчишек антисемиты неважные. Кроме того, я был довольно силен для своих лет — а кулаки тогда значили больше всего. Я стыдился самого слова «еврей» — независимо от нюансов его содержания.
Судьба слова зависит от множества его контекстов, от частоты его употребления. В печатном русском языке слово «еврей» встречалось так же редко, как «пресуществление» или «агорафобия». Вообще, по своему статусу оно близко и матерному слову или названию венерической болезни. У семилетнего словарь достаточен, чтобы ощутить редкость этого слова, и называть им себя крайне неприятно; оно почему-то оскорбляет чувство просодии. Помню, что мне всегда было проще со словом «ж<...>»: оно явно оскорбительно, а потому бессмысленно, не отягощено нюансами. В русском языке односложное слово недорого стоит. А вот когда присоединяются суффиксы, или окончания, или приставки, тогда летят пух и перья. Все это не к тому говорится, что в нежном возрасте я страдал от своего еврейства; просто моя первая ложь была связана с определением моей личности.
Недурное начало. Что же до антисемитизма как такового, меня он мало трогал, поскольку исходил главным образом от учителей: он воспринимался как неотъемлемый аспект их отрицательной роли в наших жизнях; отплевываться от него следовало, как от плохих отметок. Будь я католиком, я пожелал бы большинству из них гореть в Аду. Правда, некоторые учителя были лучше других, но поскольку все они были хозяевами нашей каждодневной жизни, мы не трудились проводить различия. Да и они не особенно различали своих маленьких рабов, и даже в самом пылком антисемитском замечании слышалась безличная рутина. Я почему-то никогда не мог относиться всерьез к любым словесным нападкам, в особенности — людей столь далеких по возрасту. Видимо, диатрибы моих родителей очень меня закалили. Вдобавок, некоторые учителя сами были евреями и страшился я их не меньше, чем чистокровных русских".

Россию охватила эпидемия доносов. Пишут все и на всех. Как в былые времена. Даже школьники и их родители на учителей; даже засекшие через плечо в метро чтение запрещенной литературы другим пассажиром; даже услышавшие в кафе разговор за соседним столиком совершенно незнакомых людей... Сегодня меня умилила новость, что из Госдумы пришел донос на новоиспеченного директора Пушкинского музея Елизавету Лихачеву, которая сама тот еще фрукт, но посмела сравнить Сталина с Микки Маусом. За подписью четырех депутатов в Следственный комитет поступило заявление о совершении преступления. Цитирую: "Лихачева выполняет заказ определенных реваншистских сил на искажение истории". Депутаты требуют возбудить уголовное дело по статье "реабилитация нацизма".

Я тут на днях в связи с Катынью вспоминал свои студенческие годы в Варшаве (1977-1980). Продолжу эти воспоминания, сосредоточившись на теме доносов и доносчиков. Мне ведь мою учебу прервали, выслали на родину, изъяли загранпаспорт и я лет десять был невыездным. Когда униженный и оскорбленный я пришел в свою альма матер к Засурскому, чтобы он восстановил меня в МГУ (я ведь учился на журфаке на международном отделении, прежде чем отправиться в Польшу), он сказал: "А зачем? Чем вас не устраивает заочное отделение?" - "В армию заберут", - отвечаю. "Ну и что? Вот у меня письмо от студента, которого я отчислил. Из армии. Очень доволен". И он действительно показал мне письмо. А это, между прочим, было лето 1980 года, как раз широким потоком пошли гробы из Афганистана. Хорошее предложение сделал Ясен Николаевич.

К чести Засурского, он все-таки вник в вопрос. Несколько раз лично ездил на Лубянку, чтобы разобраться в моих грехах. В конце концов восстановил. И что самое поразительное (как я сейчас понимаю): в доверительной беседе он назвал мне фамилию доносчика.

Это был мой однокурсник и по журфаку, и по Варшавскому университету Юра Семенов. Ныне покойный.

Но тогда я не мог понять: за что? Мне казалось, "произошла чудовищная ошибка". Которую надо исправить. И вернуть себе честное имя честного советского человека.

Перед Советской властью я был чист как стеклышко. В Польше я был секретарем нашей небольшой студенческой комсомольской организации (секретарство выражалось в сборе взносов). Не фарцевал (в отличие от большинства других студентов). Побег на Запад не замышлял. Ничего такого. Матушка моя, поныне здравствующая, обратилась к своему бывшему начальнику, который ушел на большое повышение в КГБ, и он изучил мое дело. По его словам, оно было огромное. "Не волнуйся, - тем не менее передал он мне через маму, - тебя вызовут и ты все объяснишь". То же самое, кстати, дословно говорил и Засурский. "Вызовут - объяснишь".

Скажу сразу: никуда никто не вызвал, ничего не объяснил, за всю свою жизнь я вообще ни разу не был ни в КГБ, ни в ФСБ. Но неприятное дыхание за спиной я ощущал долго.

Тем не менее вкратце я знаю содержание тех папок. Как я понял из пересказа, за три года о моем житье-бытье накопилось море информации, если это можно назвать информацией. Основную часть составляли сообщения "наших польских друзей" (потом эту формулировку я встречал часто в справках КГБ в Политбюро в опубликованных А.Н.Яковлевым сборниках). "Польские друзья", ага. Фамилии, разумеется, там не назывались, да мне бы и не сказали, если б даже фамилии были. Но догадаться было нетрудно. Например, сообщалось, что я приобрел "Архипелаг ГУЛаг" А.Солженицына в двух томах, на русском языке. Об этом никто не знал, кроме того человека, который мне его принес (это был польский студент, пламенный юный коммунист). Некоторые из "друзей" сделали потом головокружительную карьеру при новой власти: один сейчас главный редактор популярного еженедельника, другой вплоть до недавнего времени был чрезвычайным и полномочным послом Польши в Китае.

Но вернемся к Юре Семенову, к его вкладу в мое досье.

"Располагал большими суммами денег". "Питался в ресторанах". "Делал дорогие покупки". Подозрительно, правда? Может, иностранная разведка платила? Например, шведская (об этом ниже).

Я и до Польши много писал в разные советские издания, а уж из Польши отправлял статьи и интервью практически ежедневно. Освоив язык, я стал писать для разных польских газет, а для журнала «Польша», выходившего на русском языке, я делал переводы прозы и поэзии. В сумме это давало неплохой дополнительный заработок. Стипендия у советских студентов была 200 инвалютных рублей, то есть это были 3.000 тогдашних злотых. Совсем неплохо, и другие студенты нам завидовали. Я же в сумме с гонорарами и подработками получал по 50 тысяч и больше, и просто купался в деньгах. И да, студенческой столовой я пренебрегал, это была тошниловка (вы никогда не пробовали польское блюдо "пызы"? исключительная гадость; так вот там их подавали каждый день).

Потом я стал целиком переводить с польского на русский медицинский журнал. Там была специальная лексика, и это был ад. Особенно трудно мне дался специальный выпуск про эрозию шейки матки, как сейчас помню. Но и гонорар был хороший. Корреспондент Гостелерадио в Польше Бирюков подкинул мне халтурку: я раз в неделю начитывал на польском радио уроки русского языка. А однажды я устроился работать переводчиком на советско-польский фильм о юных годах Феликса Дзержинского. Сценарий к нему написал Юлиан Семенов, а снимал с польскими актерами советский режиссер Бобровский. Вот я и сидел два месяца целый день на съемочной площадке, обеспечивая общение режиссера с актерами и польской съемочной группой. Оплата была почасовая. Огромная. После работы, правда, начиналась бесплатная часть: Олегу Басилашвили я помогал купить заказанный ему в Питере актером Стржельчиком абажур для люстры, Евгения Леонова (который умудрялся одновременно сниматься в двух фильмах, в разных городах) сопровождал в его походах на варшавскую барахолку, которую он полюбил всей душой.

Вы спросите: а как это все совмещалось с учебой? А вот так и совмещалось. После второго курса, пользуясь достаточно высокими отметками в зачетке, я оставил заявление на indywidualny tok studiów (ITS) - это такая привилегия, когда сам выбираешь, на что ходить, на что нет, даже сами предметы выбираешь на свой вкус (я, например, ходил через дорогу на филфак на шведский язык, который у нас на факультете журналистики и политических наук не преподавали).

Кстати, этому несчастному шведскому языку в доносах было уделено довольно много места. Юра никак не мог понять, зачем я загружаю себя дополнительно. Это было подозрительно. Но я после двух лет интенсивного изучения шведского в МГУ не хотел его терять. Зато мое досье заиграло всеми красками: "тесно общался со шведами" (как я мог с ними не общаться, если все преподаватели были шведами), "посещал квартиру первого секретаря шведского посольства" (было дело), "планировал бежать в Швецию" (глупость) и самое страшное: "находился на грани вербовки шведскими спецслужбами" (но на грани же!).

Особое место в моем досье занимал мой круг чтения. Этим я делился только с Юрой, больше не с кем было поделиться. Поляки же понятия не имели, кто такая Надежда Яковлевна Мандельштам, и что они знали про издательство "Посев"? А я неожиданно обнаружил в институте славистики Польской академии наук (помещавшемся в знаменитом сталинском небоскребе) внушительную библиотеку русской эмигрантской литературы и много времени провел там, делая выписки в свои тетради. Тетради эти были, страница за страницей, терпеливо переписаны и нашли свое место в моем досье. И еще там было отмечено, что у меня есть Библия! С дарственной надписью заграничного архиепископа Василия!

Первое время мы жили с Юрой в одной комнате в общежитии на улице Жвирки и Вигуры. Он меня раздражал тем, что все время спал, по двенадцать часов в сутки. Я спустился вниз, дал комендантше общежития "подарунок" - бутылку советского шампанского, банку черной и банку красной икры - и она выделила мне отдельную комнату. Юра был недоволен (теперь я понимаю, почему, - исчез объект наблюдения), но последовал моему примеру, и к нему никого не подселили.

Кстати, он был потомственным кагэбэшником, мама его служила на Лубянке.

И, надо сказать, все удивлялись, почему нас в Польшу отправили двоих с одного курса. Существовало правило: в каждую страну каждый год по одному. А тут двое. Причем оба мы поехали по заявке от Гостелерадио, где по окончании учебы должны были трудиться в польской редакции иновещания. Но польская редакция не нуждалась в двух новых сотрудниках! Понимаете?

Вообще-то в отделе кадров иновещания меня уговаривали ехать в Приштину, в Югославию, где преподавание велось на албанском языке. Но я был убежденный полонофил, с детских лет обожал все польское, я даже выиграл конкурс в польском журнале "Горизонты техники для детей", а студенческую практику проходил в польской редакции радио. Шеф этой редакции - славной памяти Лев Сергеевич Сигал - меня полюбил и в отделе кадров отстоял. Юра, как я сейчас понимаю, шел довеском, от которого Лев Сергеевич отказаться никак не мог (хотя в редакции его не знали). В результате моего изгнания Юра остался единственным претендентом и, получив диплом, сел за стол на иновещании, где и проработал, кажется, всю жизнь, пока не помер в 2006 году.

Ну и еще одно воспоминание. В Варшаве каждый год проводился (и проводится) крупный международный джазовый фестиваль, а я как раз очень увлекался джазом и пропустить такое событие никак не мог. Наташа Рудницкая в журнале "Ровесник" дала мне письмо, и я получил аккредитацию, и все три фестиваля, пришедшиеся на мои варшавские годы, провел за кулисами концертов и на многочисленных мероприятиях Jazz Jamboree. Там я, например, познакомился с Лешей Козловым, с которым мы там близко сошлись и потом общались долгие годы, несмотря на разницу в возрасте (он ровесник моих родителей). И с некоторыми музыкантами "Арсенала" тоже сохранил дружбу, в том числе и здесь в Фейсбуке. И с девушками музыкантов. И с друзьями девушек музыкантов... А познакомил нас с Козловым тоже стукач, поэтому упомянем этот эпизод.

За пару дней до Jazz Jamboree-78 я зашел к Юре и вижу, что моя бывшая койка занята. "Знакомься, - говорит Юра, - это Гера". Я поздоровался с небольшого роста коренастым мужчиной в очках и с бородкой клинышком. "Гера - джазовый журналист. Ты не мог бы раздобыть ему аккредитацию?"

Это было странно. О таком журналисте я не слыхивал, а на фестиваль каждый год приезжал Алексей Баташев, его там все знали. Ну еще был я, меня тоже все знали, я им на общественных началах помогал как мог. Но Баташев, в отличие от меня, был признанный корифей именно в области джаза. В принципе Гера мог взять бумажку от любой советской газеты, но он этого не сделал.

Не буду углубляться в детали, но именно Гера наутро познакомил меня с Козловым (а Козлов в тот же день с Уиллисом Коновером, ведущим программ о джазе на "Голосе Америки"!). А когда я поближе познакомился с арсенальцами, они мне рассказали, что произошла осечка: официальный сопровождающий из Госконцерта почему-то в последний момент отпал, запой что ли, но не оставлять же группу без присмотра (у Козлова вообще была репутация диссидента, он был ближайшим другом В.Аксенова, а в тот год вышел "Метрополь"). Гера, видимо, должен был восполнить пробел, он уже некоторое время тёрся возле "Арсенала". Но это уже другой разговор.

У меня стоит на полке забавная книжка - "Русский настольный календарь-справочник" - изданная в 1946 году в Нью-Йорке издательством Nicholas Martianoff. Там много интересного. В частности, вот такая хронология только что закончившейся второй мировой войны.

Есть у меня вот такая книжечка. Говорят, довольно редкая. Написана любимой учительницей Путина Верой Гуревич. Издана в 2004 г. издательством Юридического института (Санкт-Петербург). Она потом была переиздана несколькими издательствами, обычно в таких случаях пишут "издание дополненное и переработанное", но эти мемуары с каждым разом становились всё короче, усыхали. Вот как странно. В конце концов, говорят, их и вовсе запретили.

Книжечка, конечно, чрезвычайно комплиментарная. "Когда был Путин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной". Но образ самого человечного человека из нее как-то не вырисовывается.

Вот Вера Дмитриевна сводила класс в кино. "Через две-три минуты оглянулись, а они все сгрудились и стоят. Вижу: Путин стоит чуть в стороне, а ребята все кольцом вокруг К., который лежит на земле и не может подняться. Спрашиваю лежащего, в чем дело, объясняет, что споткнулся, неудачно упал, кажется, сломал или вывихнул ногу, а ребята все молчат и стоят с вытаращенными глазами. Кто-то из ребят вызвал "скорую", пыталась выяснить, как все произошло, но они или мямлили что-то невнятное, или отнекивались, дескать, не заметили, как все произошло. Володя не подходил к этой группе, и я заподозрила в этой истории нечто иное, а не то, что мне пытались объяснить... У К. оказался перелом в области щиколотки... На следующий день, отправив после уроков всех из класса, оставила Путина. Ни о чем не спрашивая, говорю: "Зачем сломал ногу К.?" "Я его просто поднял и бросил, не знал, что он такой хиляк". Пытаюсь выяснить причину "броска", на что Володя, набычась, мне отвечает "Это пусть он вам сам объяснит"... Я говорила Володе, что не надо было к К. силу применять, а надо было более убедительно поговорить. На это мой воспитанник ответил: "Вера Дмитриевна, есть люди, которые никаких слов не понимают или не хотят понимать. Они понимают только силу". Это запало мне в голову на долгие годы. Было Володе тогда всего 14 лет".

А вот летом отправили класс на месяц "на практику" - в колхоз "Радсад" Николаевской области. Это Украина. На сбор урожая. Называлось "трудовой лагерь". Время пролетело быстро. Днем работали, вечером бежали купаться. Перед отъездом решили устроить "вечер смеха" у костра.

«Рядились кто во что. На «костюмы» шло все, что под руку попадало: и тростник, и трава, и даже тина с глиной… Но Володя перехитрил всех. Ему вообще не пришлось заботиться о костюме. Он увидел, как девочки подстригаются и моют головы, собрал клочки волос и унес в палатку. Вечером он налепил клеем эти волосы себе на грудь, остался в одних трусах и так вышел к костру… Так он вышел из положения: не потратил время на изготовление костюма, принял участие в маскараде и как-то обыграл свой «костюм». Да, что и говорить: «Голь на выдумки хитра».
Через день мы уезжали домой. Я со своими ребятами в Ленинград не поехала. Отпуск мой продолжался. И я решила поехать к родственникам в Краснодар. Вместе с дочерью и одной моей ученицей мы отправились в Николаев. Остальные в сопровождении двух учительниц поехали через Киев домой. В Киеве было что посмотреть и посетить, все ребята были очень довольны, что сумеют побывать в этом прекрасном городе-герое.
Я просила кого-нибудь из ребят по приезде в Ленинград дать мне телеграмму: «Доехали, все благополучно».
Уже через два-три дня я действительно получила телеграмму, но такого содержания: «Погода Ленинграде застрелись Володя». Вот и ломай голову над этой весьма оригинальной депешей».

Продолжаем чтение.

«Дежурство моего класса по школе совпало с днем моего рождения… Но ребята не вышли на дежурство! Не вхожу – влетаю в класс. Все в полном составе встают и улыбаются. Тут подходит к учительскому столу Саша Андреев и поздравляет меня с днем рождения от всех учеников. Кладет на стол огромную коробку с конфетами и букет роз… «Спасибо, что поздравили. Почему не вышли на дежурство, подвели меня?»… Класс онемел. Тишину нарушил все тот же Путин, который спокойно сказал Андрееву: «Перекинь-ка мне коробочку и цветы. Ей не нужны от нас поздравления, и конфеты с цветами от нас не нужны. Ну и нам не нужны». Открыл форточку и выбросил конфеты и цветы на улицу».

«Болели ребята редко, посещаемость занятий и успеваемость были в норме. Но в конце второй четверти серьезно заболел Володя Путин: простудился и получил осложнение, врачи определили – менингит. Он был госпитализирован, длительное время находился в больнице, дважды ему делали пункцию спинного мозга. А ведь это так болезненно!.. В четвертой четверти в связи с перенесенным тяжелым заболеванием медики рекомендовали предоставить Путину дополнительный день для отдыха. Он сам выбрал его. Это был учебный день, в котором по расписанию значился урок черчения. Володя терпеть не мог этот предмет. По совету врачей педсовет решил также освободить Путина от экзаменов».

Итак, восьмой класс закончен. Назначен выпускной вечер. Для Володи Путина он оказался особенно памятным.

«Именно на выпускном вечере он переоценил свои возможности. А было это так. Праздничный стол был красиво уставлен фруктами, бутылками... с лимонадом, конфетами, различными бутербродами и, конечно, пирожными. Володя в школьные годы очень любил сласти, в том числе и пирожные. Вот они, такие свежие, такие аппетитные, их такое разнообразие! Но ему показалось, что их недостаточно на столе. Кто-то ему объяснил, что еще не все пирожные выставлены, их обязательно добавят, когда освободится место на столе, эти бы съели. На это Путин заметил, что с этим проблемы не будет, что он один может запросто съесть дюжину. Ребята стали его подзадоривать: "А 15 съешь?" "Могу". "А 20?" "Могу". "Не может быть! Давай проверим". Заключили пари, при котором Володя должен был съесть двадцать пирожных! Установили срок - пока последний не выйдет из-за стола. Единственное, о чем попросил Володя, чтобы ему разрешили запивать пирожные водой или заедать апельсинами и чтобы не торопили. На том и договорились.

Кто-то из ребят вызвался честно вести подсчет съеденных пирожных. Шоу началось. После каждого съеденного пирожного громко раздавалось: "Первое, второе, третье..." Володя наливал лимонад и запивал или отправлял в рот дольку апельсина. После съеденного десятого пирожного паузы стали удлиняться, а лимонада выпивалось больше. На шестнадцатом пирожном Путин взмолился: "Помилуйте, братцы, хоть убейте, больше не могу. Поимейте сострадание к своему ближнему, не губите душу молодую!" Его не только помиловали, но даже поздравляли, невзирая на проигранное пари, даже кричали: "Путя, ура, молодец!" Наказания Володе никто не определял, он сам себя наказал. После такого количества съеденных пирожных (в основном с кремом) и выпитого лимонада в животе у нашего героя началась "революция". Тесто стало в организме бродить, пошла химическая реакция!..

Играл оркестр, столы были сдвинуты к стенам, начались танцы. Вот когда моим ученикам пошли впрок уроки танцев! Танцевали все, и у всех все получалось. Даже меня приглашали мои мальчики.

А Володе было не до танцев, он то вставал, то садился на стул, то уходил на другой этаж на променад. Ему можно было только посочувствовать. Хорошо, что смог оклематься часа через 2-3, ведь нам предстояла еще поездка на катере...»

Однажды учительница Путина «решила посмотреть, с кем он общается и чем занимается во дворе. Это была обычная дворовая шпана: курили, плевались, матерились, пили пиво из стеклянных банок, так как в то время пиво в основном продавали в розлив из бочек в ларьках. И действительно подростки были старше Володи. Разница в возрасте была в 2-3 года… Если к нему пытались применить силу, то он, невзирая на возраст, лез сам в драку и впивался, вгрызался, вцеплялся в обидчика, висел на противнике, как бульдог, мертвой хваткой… На вопрос, зачем он проводит время среди дворовой шпаны, обычно отвечал: «Просто так, бывает интересно…» Из беседы с ним я узнала, что, приходя после школы домой, он до пяти часов был один, так как мама работала где-то в лаборатории или больнице уборщицей».

«Особенно памятным для нас стало лето 1969 года. Хотя в то время мои ребята уже не являлись непосредственно моими воспитанниками… созрело у нас желание не изменять своей традиции и после окончания ими 9 класса вновь отправиться всем вместе в поход-отдых.
На сей раз мы уехали в Латвию. Вела их я на озеро Гульбинка… Неподалеку от нашего стойбища были хутора, расположенные друг от друга в 2-3 километрах. На один из этих хуторов ребята ходили с пятилитровым бидоном за молоком два раза в день – утром и вечером… За молоком, как правило, ходили Алехов и Путин. Они вызвались сами, хотя нужно было вставать утром на час раньше других. Оба любили поспать, но молоко было необходимо для варки каши к завтраку, да и так пили. В чем же была причина такого рвения со стороны друзей?
Все разъяснилось совсем недавно. При одной из последних встреч Алехов раскрыл секрет ежедневных ранних подъемов и походов за молоком за километр от лагеря… В кустах по дороге к палаткам мальчишки повесили кружку, и, всякий раз дойдя до заветного места, они с ее помощью выпивали излишек молока. Оба очень любили молоко, и эта процедура была их маленькой тайной, ведь от этого никто не страдал, а мальчишкам было столько радости!»

В Латвии ребята прикормили в озере, на берегу которого жили, двух уток. Перед отъездом возникла идея их съесть. Но для этого надо было отрубить ничего не подозревавшим и уже доверявшим подросткам уткам головы.

«Слабонервные, - пишет учительница, - удалились от места казни подальше… Доля «палача» выпала на Борисенко, он категорически отказался: «Делайте со мной что хотите, но я рубить голову не буду, не умею и не хочу». «Тогда мы тебя съедим вместо утки».
Что тут началось: бросились друг на друга, катались по траве, кто нападал, кто защищался, понять было совершенно невозможно.
Это на короткое время отодвинуло от птицы минуту «казни», но не спасло. На помощь другу пришел Володя. Он накинул на себя одеяло, закрыв голову целиком. Сказал: «Введите несчастную, положите ей шею так, чтобы я, не видя ее, мог одним ударом отсечь ей голову…» После «казни» кто-то стал щипать перья – это надо делать пока тушка не остыла, кто-то готовился потрошить утку, а кто-то после столь тяжких обязанностей, как «казнь», кинулся купаться в озере».

Просто удивительно, что эта интересная книжка нигде не выложена в Сети.

Отец Ф.Э.Дзержинского был учителем юного Антона Чехова в мужской гимназии в Таганроге. Какого хорошего ученика воспитал, а родного сына упустил. Дерьмо выросло.

Отец А.Ф.Керенского был директором Симбирской мужской гимназии, где учился Володя Ульянов. Тут всё ровно наоборот получилось. Правда, в оправдание Керенского-старшего надо сказать, что он влепил единственную четверку в аттестат шедшего на золотую медаль Ульянова, испортил выпускнику аттестат, можно сказать.

Короче, мир тесен. Особенно когда все эти провинциалы съезжаются в столицу.

Знаменитый шпиль города Томска. Притягивает толпы туристов из Москвы в погонах и с медицинским образованием.

Родители передали мне мой школьный дневник за 6 класс. Это 1970-1971 гг. Оказывается, не всё было так гладко, но в памяти эти детали не запечатлелись. Учителей, конечно, я помню всех, но кто такая Семёнова - увы. Из всех одноклассников мне запомнилось человек пять, не больше. "Школьные годы чудесные" вспоминаю с некоторым даже отвращением.

В Италии за сутки зарегистрировано 22.253 новых случая заражения (вчера было 29.907, позавчера 31.758). Снижение не должно успокаивать: такое всегда бывает по понедельникам, так как в выходные дни не все лаборатории работают. Скончалось 233 человека (вчера 208, позавчера 297).

Сегодня ночью премьер Конте подпишет указ о новых ограничениях, который вступит в силу со среды. Выступая сегодня в парламенте, он изложил основные положения. На этот раз итальянские регионы будут разделены на три четкие группы, в зависимости от эпидемиологической обстановки. На всей территории страны, в дополнение к уже введенным мерам, закроются музеи и выставки, по выходным не будут работать торговые центры, пропускная способность общественного транспорта будет ограничена 50 процентами, вузы и колледжи полностью переходят на дистанционное обучение, и главное - будет введен комендантский час, после которого нельзя будет выходить из дома. Утром Конте советовался с губернаторами, а в данный момент находится в Сенате, обсуждая, в частности, с 21.00 или с 18.00 вводить запрет на выход из дома.

В так называемую "вторую группу" регионов войдут те, в которых вoзникла критическая ситуация. Предполагается, что это регионы, в которых индекс заражаемости Rt превышает 1,5 (в целом по стране он составил 1,7). Таких регионов в Италии 11. Там будет прекращена торговля непродовольственными товарами, общественное питание будет работать только на вынос и перестанут работать школы (кроме начальных и детских садов). Последнее нашу семью собенно волнует, так как в Тоскане Rt ровно 1,5, и непонятно, что у нас будет со средней школой уже послезавтра. В Тоскане за минувшие сутки умерли 24 человека, а новых случаев более двух тысяч, причем процент положительных анализов очень высок: у 26,7% человек, сдавших анализ, результат оказался положительным. В больницах Тосканы лежит 1399 пациентов с коронавирусом, из которых 182 в реанимации.

Наконец, третья группа регионов (пока немногочисленная), это будет "красная зона", где будет приостановлена всякая деятельность, и откуда нельзя будет выехать и туда въехать. Есть вариант, что к этой группе будут относить не регионы целиком, а отдельные провинции (это более мелкая административная единица), хотя Ломбардия, Пьемонт и Молизе - кандидаты на то, чтобы их закрыли целиком уже сейчас. Решение о переводе того или иного региона в более высшую или низшую группу, согласно новому указу, будет приниматься не правительством, а министерством здравоохранения. В Ломбардии за сутки 5.228 новых случаев и 46 трупов.

Так что ждем, когда сегодняшнее обсуждение закончится и нам предъявят окончательный вариант.

В Италии за сутки 31.758 новых случаев заражения (вчера было 31.082, позавчера 26.826). Скончалось 297 человек с диагностированным коронавирусом (вчера 199, позавчера 217). Процент тестов, давших положительный результат, - 14,7% (самый высокий за всю вторую волну). Число тяжелых больных в реанимациях возросло до 1.843.

Хуже всего дела в Ломбардии, где за сутки зарегистрировано почти 9 тысяч новых заражений, а в реанимациях находится 392 человека.

Национальный индекс R0 (он же Rt) вырос за неделю с 1.50 до 1,70. Самый высокий - в Молизе (2,10), Ломбардии (2.01), Пьемонте (1,99), Калабрии (1,84), в автономной области Больцано (1,92). И только в Базиликате и Валле-д'Аоста он ниже единицы (0,83 и 0,92 соответственно), то есть там каждый новый зараженный заражает в среднем меньше, чем еще одного человека. Этот индекс - не единственный показатель, однако можно сделать вывод, что некоторые регионы Италии вошли в "сценарий №4", то есть там ситуация вырвалась из-под контроля и требует введения крайне жестких карантинных мер. Ожидается, что завтра правительство может объявить об этих мерах. Один из обсуждаемых вариантов - объявление полного локдауна в крупных городах: в Милане, Неаполе, Турине и Риме. В перенаселенных метрополиях вирус сейчас распространяется беспрепятственно.

Регион Лацио, столицей которого является Рим, дал наихудшую статистику по школьной заболеваемости. За полтора месяца после открытия школ там заболело 3700 человек (3007 учащихся и 693 сотрудников). Число вспышек, источником которых стала школа, в Лацио достигло 138. Сейчас в регионе студенты вузов на 75% переведены на дистанционное обучение (учащиеся колледжей - на 50%), не исключено, что те же меры ждут и школьников. А в Кампании, где школьники уже вторую неделю не учатся очно, с понедельника закрывают также и детские сады.

Вот десятка городов с наихудшей статистикой заболеваемости (в скобках - средняя ежедневная заболеваемость, рассчитанная за неделю): Милан (2.679), Неаполь (1.672), Рим (1.337), Турин (1.303), Варезе (773), Флоренция (641), Генуя (579), Тревизо (398), Виченца (397), Комо (395). Конечно, при принятии решения о местном локдауне будут принимать во внимание не только абсолютные цифры, но и отношение числа заболевших к общему числу жителей.