Записки мизантропа

Моя колонка для Moscow Times:

Сообщения о наводнениях в российских городах продолжают поступать, география бедствия ширится и, как предсказывают специалисты, кульминация еще впереди.

Началось как бы с частного случая – прорыва дамбы в Орске 5 апреля. Ну что ж, случается. Дамба, правда, была относительно новая (введена в эксплуатацию десять лет назад) и за пару дней до катастрофы глава Орска Василий Козупица уверял, что дамба выдержит, что бы ни случилось. Не выдержала. Сначала ушел под воду старый город Орска. И, как домино, посыпались и другие дамбы на водоемах Оренбургской области, вода стала заливать уже не только несчастный Орск, но десятки селений и, наконец, пришла в областной центр. Многие жители полумиллионного Оренбурга проснулись утром 9 апреля от звука сирены: их срочно призывали покинуть дома.
Мэр Оренбурга обратился к жителям: «Вода может прийти ночью, вы подвергаете свою жизнь, жизни близких опасности! Абсолютно всем, кто находится в зоне подтопления, необходимо покинуть свои дома. Не откладывайте эвакуацию! Ситуация в ближайшие два дня будет только ухудшаться. Уровень воды, по прогнозам специалистов, превысит опасное значение. Не ждите этого! Уезжайте прямо сейчас».
Местная власть, как обычно, разрывалась между необходимостью наладить массовую эвакуацию, чтобы избежать жертв, и привычным делом преуменьшения опасности и снятия с себя ответственности. Когда оренбургские СМИ сообщили о четырех утонувших, официальные лица поспешили заявить, что их смерть никак не связана с паводком.

Федеральные чиновники, оказавшиеся на месте трагедии, тоже начинали с заявлений: «Не виноватая я!». Приехавший на место прорыва дамбы в Орске глава МЧС Александр Куренков неожиданно для присутствовавших заявил, что «эвакуация была объявлена неделю назад», а жители города не прислушались, «думали, что это шутки какие-то». То есть виноваты жители, как всегда. Он даже сказал примерно такое: а зачем же вы селились в таком опасном месте, нельзя было там жить вообще.

Вслед за Оренбургской, несчастье пришло в Курганскую область, из берегов вышла река Тобол. Растерявшийся губернатор Курганской области Вадим Шумков тут же обвинил жителей региона в краже грунта с дамбы. Он добавил, что они делают это, чтобы отвезти грунт на собственные участки. Его, Шумкова, вины нет никакой: зачем вы дамбу растащили?
Когда масштаб бедствия стал очевиден, губернатор впал в панику и обратился к населению: «Берите детей, пожилых и маломобильных родственников, животных, документы, вещи и выезжайте к родным и близким в незатопляемые территории или в пункты временного размещения. Уходите из своих домов, расположенных вблизи поймы, немедленно». А ведь еще накануне он призывал жителей не волноваться, копить запасы воды и продовольствия, лучше на месяц, и не дергаться.
А что же Путин? Он верен себе. Затих. Его пресс-служба выпустила бесстрастное сообщение: «Президент продолжает получать информацию с мест природных аномалий». Всё как всегда: в случае обострений он будет на стороне чиновников. Головы не летят. Виновников он если наказывает, то далеко не сразу. «Природные аномалии» - значит природа виновата. Причем слово «катастрофа» кремлевские пиарщики традиционно стараются избегать. «Аномалии»! Так лучше.

Меж тем люди то там, то сям устраивают стихийные демонстрации и требуют от властей выплат, предоставления нового жилья, ремонта пострадавших домов и так далее, - что обычно бывает после наводнений, пожаров и прочих масштабных катастроф. Но на этот раз как-то робко. И, как обычно, взывают к царю: «Путин, помоги!» Царь ведь хороший, это бояре плохие. Царя обманули. Царю не доложили. Наконец, это у царя украли. Защити, батюшка, на тебя вся надежда.

Никому не приходит в голову простая мысль. Ведь это он, царствуя лежа на богу четверть века, выстроил такую систему, где не ворует только ленивый, и это он назначил «бояр» не за знание ими дела, не за управленческие их качества, а за собачью преданность себе. А за лояльность можно простить и коррупцию.

Надеяться, что царь начнет вдруг рушить эту окаменевшую под ним вертикаль, наивно. Хотя она уже треснула во многих местах, и ее элементы срочно подлежат замене. Ну хотя бы чтоб избегать техногенных катастроф, которые участились с пугающей регулярностью.

Общество окаменело вместе с вертикалью власти. Население с помощью грубой силы и изворотливой пропаганды лишено инициативы. Максимум на что оно способно, так это крики, обращенные в небеса: «Путин, помоги!»

Никакого реального местного самоуправления в России не существует. Люди привыкли, что любой начальник назначается сверху. А попытки отдельных инициативников прорваться к рычагам управления хотя бы на самом низшем уровне – пресекаются. На каждую горячую голову находится стукач, который вовремя просигнализирует в органы. И если бы один стукач. Недоверие к чересчур деятельным активистам идет теперь не только сверху, но и снизу. Даже экологические протесты, столь популярные еще несколько лет назад, стали редкостью. Памятный всем Шиес сегодня вряд ли возможен.

«Моя хата с краю». Власть хотела этого добиться, и добилась. Но тем самым она приняла на себя ответственность в колоссальном объеме. И этого груза ответственности она может не выдержать. Сначала всё начнет рушиться на местном уровне, когда техногенные катастрофы станут обыденностью, износившаяся инфраструктура будет выходить из строя то там, то тут, и заштопать этот Тришкин кафтан у властей не хватит ни сил, ни сноровки, не средств. Насколько у безынициативного населения хватит терпения и покорности, покажет время.

А пока что можем с уверенностью сказать: наводнениями дело не закончится. Вода сойдет, так начнутся пожары. Сейчас мосты падают под собственной тяжестью раз в месяц, а будут каждый день. А если, не дай бог, землетрясение где-нибудь? Да мало ли что. Занятая войной и мнимым геополитическим величием власть не в состоянии наладить повседневную жизнь своих подданых, защитить их не от мифических «бандеровцев» и примкнувших к ним «либералов», а от природных «аномалий», которые можно предвидеть и к которым следовало подготовиться заранее.

Выяснилось, что ошибки Крымска — города в Краснодарском крае, пережившего одно из самых страшных наводнений в современной истории России – не учтены. А значит этих крымсков и орсков мы еще увидим немало. Да и Курган, переживший разрушительное наводнение в 1994 году, оказался не готов к новому, точно такому же испытанию. Никто не верил, что «проклятые девяностые» могут повториться. А они повторились. И никто не знает, что день грядущий нам готовит.

Еще одна ступенька вниз. Российские менты объявляют в розыск руководителей иностранных государств.

Мария Захарова сообщает: "МВД России объявило Премьер-министра Эстонии Каю Каллас и Госсекретаря Эстонии Таймара Петеркопа в розыск за уничтожение памятников советским воинам. За преступления перед памятью освободителям мира от нацизма и фашизма надо отвечать! И это только начало".

В компании Meta Inc., владеющей социальными сетями Facebook и Instagram, есть пресс-секретарь. Его зовут Энди Стоун. Он никогда не был в России и не говорит по-русски.
В прошлом году Следственный комитет обвинил Стоуна в содействии террористической деятельности с использованием своего служебного положения (ч. 2 ст. 205.1 УК). Агентство ТАСС, сообщая об этом, добавило, что максимальное наказание по этой статье — пожизненное лишение свободы. Затем его объявили в международный розыск. Заочно арестовали. А сегодня пришло сообщение, что Росфинмониторинг включил Энди Стоуна в список террористов и экстремистов. Теперь его счета в российских банках арестуют. Правда, у него их нет и открывать их там он не планировал.

По-моему, из московских концептуалистов только Кибиров и Пепперштейн остались. Остальные все умерли. Первым ушел Д.А.Пригов, оставив после себя огромную брешь. У них с Рубинштейном личные отношения были как у братьев - старшего и младшего. В литературном плане это тоже так было, на мой взгляд. Рубинштейн вырос в могучей тени Пригова. В одном недавнем интервью Лёва признался, что когда он идет по улице, он мысленно с ним разговаривает. Буквально так и сказал.

Возможно, так было и в тот страшный момент, снятый уличной камерой. Мысленно разговаривал. А ведь Пригов предупреждал:

Если смерти не бояться,
То не так прекрасна жизнь.
Потому бояться смерти
Жизненный закон велит.
Так и ты вот — бойся смерти.

Вот почему, почему он в сей миг кровавый не посмотрел по сторонам?

В 1977-1980 годах я учился в Варшавском университете на факультете журналистики и политических наук. Сейчас он разделен на два разных факультета, которые разъехались по разным адресам. А тогда наш факультет размещался в отрыве от университета, в самом центре города (как собственно и московский журфак), на улице Krakowskie Przedmieście, дом 1. Эпопею своего изгнания я в свое время изложил подробно в ЖЖ (https://avmalgin.livejournal.com/1173317.html и https://avmalgin.livejournal.com/1173514.html и https://avmalgin.livejournal.com/1174511.html). Сейчас я о другом.
Встык к нашему тогдашнему журфаку возвышался Собор Святого Креста, у нас была общая стена. И в этой стене, между прочим, было замуровано сердце Шопена. Сам Шопен похоронен, естественно, в Париже, а вот свое сердце он завещал похоронить в Варшаве, именно в этом соборе. Мало того, там же, в стене, покоится сердце нобелевского лауреата Владислава Реймонта, и даже будто бы есть какая-то незначительная часть тела Адама Мицкевича. Под этим собором, в катакомбах, с конца 17 века хоронили многих славных деятелей.
Но есть в истории Собора Святого Креста страница, которую поляки не любят вспоминать. 25 декабря 1881 года во время рождественской службы в переполненном соборе вспыхнула паника, в результате 29 человек были затоптаны насмерть. Пронесся слух, что виновниками этого несчастья были карманники-евреи, собиравшиеся, воспользовавшись паникой ("Пожар! Пожар!"), обчистить карманы прихожан, и по Варшаве прокатился погром еврейского населения. Беспорядки в Варшаве продолжались в течение трех дней, поджигали еврейские магазины, лавки и жилые дома. 948 еврейских семей лишились своего имущества, два человека были убиты погромщиками, десятки были ранены.
Есть версия, что в погромах был заинтересован Варшавский епископат, чтобы сорвать программу ассимиляции евреев. Ее, собственно, и сорвали. В течении нескольких месяцев после этих событий более тысячи евреев покинули Варшаву, эмигрировав в США.

Два года назад не стало Александра Тимофеевского. Его друзья собрали сборник его памяти. Я тоже внес свой скромный вклад. Вот что я написал. Написано было еще до войны, то есть в другую эпоху, это надо иметь в виду.



Из всех многочисленных потерь первого ковидного года для меня эта потеря была самой чувствительной. Шура умер 11 апреля 2020 года на своей любимой даче в Солнышково. Подозреваю, купил он этот дом из-за названия населенного пункта. Я туда так и не добрался, хотя за полтора десятка лет жизни за границей встречался с Шурой каждый раз, когда бывал в Москве. Я приходил в его знаменитую распахнутую на все четыре стороны квартиру на Садовом кольце, как бы специально созданную, чтобы в ней собиралась богема. Шура любил Италию, и когда он туда приезжал, я в меру сил оказывал ему гостеприимство. Он здорово разбирался в искусстве, а уж в итальянском особенно, поэтому к его приездам приходилось готовиться – мы с женой старались все-таки чем-то его удивить, показать то, чего он не видел, и рассказать то, чего он не знал. Не всегда получалось.

Запомнилось, как мы повезли его в Карминьяно, а там в обычной деревенской церквушке висит грандиозное полотно Понтормо "Visitazione" ("Встреча Марии и Елизаветы"). Шура чуть в обморок не упал, когда увидел. Он знал об этом шедевре, любил его, но увидеть на стене, именно там, где он был создан изначально, - не ожидал. Уходить не хотел. Я видел его реакцию на фрески в Эмполи, которые он знал по плохоньким репродукциям, а тут – вот они, руку протяни. У него был безупречный вкус, я на его оценки в том, что касается живописи или архитектуры, ориентировался. Наши споры всегда лежали в другой плоскости – когда мы говорили о текущей политике, каких-то общественных процессах, о недавней советской и российской истории. Хотя в целом, по большому счету мы были все-таки по одну сторону баррикад.

В 1992 году, меньше, чем через год после путча, Андрей Караулов пригласил нас двоих в свою популярную тогда передачу «Момент истины». Она выходила на главном федеральном телеканале – РТР (потом он стал называться «Россия»). Ведущий предполагал, что между нами завяжется спор. В момент, когда я пишу эти строки, свобода слова в России раздавлена, и трудно поверить в то, что в эфире центрального канала могли прозвучать столь резкие оценки действий властей, президента, госбезопасности, призывы к люстрации и прочие подобные вещи. Тут мы были заодно. Разошлись в другом: в оценке поколения шестидесятников. Тимофеевский счел, что я подошел к ним слишком строго, и под конец он попросил Караулова отдельно записать его мнение и потом при монтаже вставить непосредственно после моего монолога на эту тему. Как человек воспитанный, он не смог меня оборвать, когда я горячо рассуждал на эту тему. Это было сделано дополнительно, и получилось неплохо.

Потом мы не раз затрагивали эту тему при встречах. «Пора оставить шестидесятников в покое, говорил Шура, это уже пожилые люди, которые давно сошли со сцены, и вообще к чему столько пафоса». Шура вообще не любил пафоса. Шура вырос в литераторской семье, и хотя он рано потерял мать, отец его по своей сути, и в поэтическом творчестве своем несомненно был типичным шестидесятником. Его знают в основном как автора наивных песенок к фильмам про Чебурашку и крокодила Гену («Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…» и всё такое), но Александр Павлович - глубокий, чуткий поэт, и эта его чуткость генетически передалась Шуре.

Шура во всем видел преемственность, он не считал (и позже мы многократно говорили на эту тему), что что-то в культуре или истории было зря, или что какое-то поколение ушло, не оставив ничего новому поколению, и всё пришлось начинать заново. Он мог бы написать для школьников учебник истории или учебник по искусству, литературе – там всё было бы взаимосвязано, одно вытекало из другого, второе было связано с третьим, а третье с первым, и так далее. Шура Тимофеевский не воспринимал мир как череду картин и событий, в его сознании существовала цельная картина, состоявшая из миллиардов связанных друг с другом фрагментов. И кажется, он уже родился с этой цельной картиной в голове.

Он любил парадоксы. «А что, говорил, мне нравятся брежневские годы. Прекрасное было время». Исторические эпохи, рассуждал он, бывают двух типов – активные и пассивные. Пассивные более человеколюбивые. Период застоя был как раз таким. Конечно, и при Брежневе сажали, и цензура зверствовала, но это было сравнительно спокойное время. «Ужасное, но спокойное». Революции Шура не хотел, в «народ» он не верил.

Мы были знакомы с середины восьмидесятых, познакомились в Репино, на каком-то перестроечном мероприятии. На всех моих днях рождения и новосельях присутствовал Шура. Вообще он не был затворником и любил застолья, потусоваться, завязать знакомства. В сложных ситуациях брал на себя роль переговорщика (например, когда я с кровью расставался с "Коммерсантом"). Кстати, насчет «Коммерсанта». Когда задумывалась эта газета, ее создатель Володя Яковлев решил, что новое время и совершенно новая аудитория требуют и нового языка. Поэтому он принципиально не набирал в штат людей с журналистским образованием, а искал будущих сотрудников с филологическим, театроведческим, искусствоведческим прошлым. Он поручил им создать революционную концепцию деловой газеты, предназначенной для нарождающегося, как он думал, влиятельного делового класса и образованной буржуазии. Большую роль в создании этой концепции, а затем и в ее претворении в жизнь сыграл Александр Тимофеевский.

Когда моему журналу «Столица» в середине девяностых стало совсем плохо финансово, Шура пошел к Яковлеву и убедил его взять журнал к себе в издательский дом. Снова какую-то концепцию написал, которую мне не показали. Выхода у меня не было, я уже обошел всех возможных спасателей – от Гусинского до Германа Стерлигова. Через какое-то время Яковлев пришел к выводу, что «Столица», которую я выпускаю в «Коммерсанте», расходится с его представлениями о прекрасном (и, подозреваю, с Шуриной концепцией, которую, повторяю, я не видел, она была мне изложена устно, причем весьма приблизительно). И он прислал Шуру ко мне прощупать, как бы я отнесся к тому, если б мне предложили отставку. Это было крайне деликатное поручение, думаю, что Шуре было страшно неловко, тем более ему пришлось выполнять это срочное поручение на моем дне рождения, довольно многолюдном. Но я всё понял, только его увидев. Ему не пришлось ничего говорить. Я всё прочитал на его лице. Поэтому я на него не обиделся. Сколько доброхотов мне потом шептали про Шурины мотивы: «Он под тебя там копал». Не верю!

Потом у нас в издательском доме «Центр плюс» возникли сложности с журналом «Вояж». Он неожиданно оказался обезглавлен и растерял авторов. Я на правах председателя правления предложил Шуре стать главным редактором. Шура сразу согласился и развернул кипучую деятельность. Во-первых, у него появилась возможность путешествовать по миру, а это он любил. Во-вторых, я так понимаю, ему надоело писать концепции для чужих дядей, пора уже было какое-нибудь СМИ взять в свои руки. И действительно в журнале появились лучшие московские авторы, о некоторых мы и мечтать не могли, я нарадоваться не мог. Но под Шуриным руководством журнал просел в распространении, он оказался слишком умным для среднего российского туриста, обывателя, для кого собственно был предназначен, стали уходить рекламодатели, и акционеры (а у меня была только треть в акционерном капитале) поставили вопрос ребром: редактора надо менять, а журнал сделать более «желтым», то есть отвечающим запросам так называемой широкой аудитории. Так что пришла очередь мне звать к себе Шуру и, начав издалека, вежливо прощупать возможность увольнения. И Шура тоже сразу всё понял, избавив меня от необходимости неприятного выяснения отношений. В «Вояже» Шура продержался год и за это время сделал из него интеллектуальное издание (что от него не требовалось). Мы потом в разговорах действительно ни разу не возвращались к этому вопросу. Но судя по тому, что наше общение не прерывалось, он понял суть происходящего. А потом появилась «Русская жизнь», где Шуру Тимофеевского назначили шеф-редактором. Я же в это время пережил личную драму, результатом которой был спонтанный отъезд за границу с твердым намерением никогда и ни в какой форме не соприкасаться ни с одним российским медиа-проектом. Однако Шура спустя какое-то время все-таки убедил меня написать для этого журнала несколько статей. Они были такого как бы мемуарного плана, но все-таки были возвращением в профессию.

Когда мы молодые, мы ведь не думаем о старости и смерти. Шуру, напротив, в юности пугал бег времени, он не хотел матереть, ветшать, стареть и, конечно же, умереть. «Но кто нас защитит от ужаса, который был бегом времени когда-то наречен?». Специально я с ним это не обсуждал, но по отдельным репликам чувствовалось. Помню, во время кинофестиваля в Берлине (это было в 1992, что ли, году) мы с ним вдвоем отправились на шопинг в большой универмаг. С этажа на этаж мы поднимались на эскалаторе. Шура равнодушно миновал этажи со шмотками, с обувью, его не заинтересовал даже отдел музыки и фильмов, пока не нашел уже где-то под крышей единственное, что ему было нужно, - мужская черная краска для волос. Именно мужская требовалась. Женской-то везде было завались. Седина у него пробилась рано. Я представил его жгучим крашеным брюнетом. И я подумал: всё закончится «Смертью в Венеции». Тем более тогда он еще заглядывался на проплывавших мимо по встречному эскалатору многочисленных Тадзио.

Но Шура не стал Ашенбахом. В первый же приезд в Москву после бегства с Родины я обнаружил, что черную внушительную шевелюру сменили коротко остриженные благородные седины. Это было ему очень к лицу. Одновременно выяснилось, что Шура уверовал в бога, что для меня было уже полной неожиданностью. Очень личное, неафишируемое обращение к религии, подкрепленное колоссальным культурным багажом, снова вернуло Шуру к размышлениям о жизни и смерти. Миновал период медийных и политических «концепций», канула в небытие веселая антикоммунистическая газета «Не дай бог», оставлены суетные пробы быть начальником и ментором, осталось позади странное время, когда Шура ради хлеба насущного писал речи донецкому олигарху, много разного осталось за плечами, растворилось в прошлом.

И как будто специально, чтобы усилить впечатление, Шура тогда впервые при мне завязал разговор о старости, о смерти. Заговорил естественным образом, даже бесстрастно, говорил какие-то уже продуманные вещи. Я не Эккерман, записывавший за Гёте, но, наверное, стоило кое-что и записать. Режиссер Валерий Тодоровский на обложке Шуриного сборника статей высказался так: «Шура – самый умный человек, которого я встречал. И одновременно веселый. И формулирующий самые сложные вещи самыми простыми словами». Да, так и есть. Вот только простые эти вещи улетели, растворились в воздухе. Мы, все, кто были вокруг него (и близкие, и ненадолго приближенные) не сохранили ничего.

Готовился ли он к длительной старости? Как хотел ее провести? Где? Вдруг ему захотелось купить домик на юге Италии, он консультировался со мной (и, наверное, не только со мной). И вроде уже был сделан выбор, но тут – ковид, моментальное закрытие границы, неиспользованные билеты и – смерть. Вот этого он точно не ожидал, когда стало совсем плохо – ему настойчиво предлагали обратиться к врачу, он отмахивался, ну и ушел туда, откуда не возвращаются. И потом уже посыпались смерти, одна за другой, я не успевал писать некрологи.

Обычно я приезжал в Москву на сутки, максимум на двое, никого не извещая (были на то причины), но время для встречи с Шурой обязательно было в расписании. Сидели часами или у него дома, или в близлежащем кабаке каком-нибудь. О чем говорили? Об общих знакомых. О политике (сверяли часы). О будущем - в самом широком контексте. А вот об искусстве - мало, наверное, потому что наши вкусы сходились во всем, кажется. Или он не считал меня в этих именно вопросах равным собеседником. Это тоже возможно. Он дарил мне книжки, свои и чужие. Правда, порой его не было в Москве, он сидел в своем Солнышково. Вот и последняя наша встреча не состоялась, поговорили по телефону: "А, ладно, через месяц увидимся". Начался ковид, следующего раза уже не было, я не приехал ни через месяц, ни через год. Он умер почти сразу, когда начался этот ужас. Говорят - тромбоз.

А у меня перед глазами сцена из его любимого фильма. Ашенбах в растерянности бродит по зараженной холерой Венеции. И все ему говорят: «Да нет, ничего не случилось. Всё в порядке. Не волнуйтесь вы так».

«Прошло несколько минут, прежде чем какие-то люди бросились на помощь Ашенбаху, соскользнувшему на бок в своем кресле. Его отнесли в комнату, которую он занимал. И в тот же самый день потрясенный мир с благоговением принял весть о его смерти».

В городе Миассе 46-летний бомж промок под дождем и, увидев перед собой Вечный огонь, решил высушить носки. Однако по неосторожности хозяина носков они упали с венка, на котором бомж их развесил и сгорели, огонь перекинулся на сам венок, загорелся и он. Дело было ночью, вроде никто ничего не видел, и расстроенный бомж спешно покинул место происшествия. Однако его зафиксировала камера. Беднягу вычислили менты и возбудили стандартное в таких случаях дело по статье 214 УК РФ («Вандализм»).
Однако новость о происшествии доползла каким-то образом до главы Следственного комитета Бастрыкина.
Следственный комитет забрал дело у ментов и возбудил дело уже по части 3 статьи 354.1 УК РФ ("Реабилитация нацизма"). Бомжа арестовали на два месяца. Бригада следователей расследует это чудовищное преступление. Миасскому бомжу грозит до трех лет лишения свободы с лишением права занимать определенные должности.

В Пизе есть один свежий, с иголочки, музей. Огромный. Открыли накануне пандемии, поэтому работал с перерывами. Сейчас, как и в другие музеи, пускают только с "зеленым пропуском", т.е. привитых. Музей античных кораблей. Мы туда съездили.
Для имперского Рима Пиза была чем-то вроде военно-морской базы, потом море отступило, сейчас оно в 10 километрах. А еще во втором веке до нашей эры было наводнение, а в первом веке нашей эры другое. Река Арно разливалась и наводнение крушило все вокруг, корабли тонули. Их никто не поднимал. (Кстати, это та самая река Арно, которая несколько раз, тысячелетия спустя, чуть не погубила Флоренцию).
В 1998 году рядом с железнодорожной станцией во время подземных работ был обнаружен первый корабль. Раскопки были продолжены. Потерпевших крушение кораблей нашли сорок штук со снаряжением и грузом. И вот теперь в музее (бывшем Арсенале) на площади 8.000 кв.м представлены четыре откопанных судна: флагман пизанского флота Alkedo (даже его название, начертанное греческими буквами, сохранилось), потом нечто вроде большой пироги, еще речной паром с плоским дном и грузовая баржа. Но самое интересное - большой раздел предметов быта, откопанных вместе с ними. Меня впечатлили не столько представленные в экспозиции перевозимые грузы (ну амфоры и амфоры, они везде амфоры, хоть тут их и сотни), сколько предметы быта моряков. Например, разнообразные настольные игры. Шашки, скажем, ну точно как современные. Чайник с фильтром. Даже сейф с хитрым замком. А в нем деньги! А вот посмотрите: моряк, который погиб вместе со своей собакой (возможно, пытаясь ее спасти, или она его?). Такие как бы морские Помпеи.

«А теперь вдохните как следует и ответьте: мы любим Россию?», - кричит фюрер. 100-тысячные Лужники вдыхают как следует и выдыхают в экстазе: «Дааааааа!!!», забрызгивая всё вокруг коронавирусной слюной. Судя по телевизионной панораме с шабаша, им всем запретили приходить в масках.
А помните, в свое время на том же самом месте он их призывал: "Умремте ж под Москвой!" Видно, пришло время это сделать.

Сегодня Путин весь день говорил об интернете. Сначала на коллегии МВД:

- Необходимо совместно с коллегами из других ведомств вести мониторинг интернет-пространства, активнее выявлять в сети тех, кто втягивает несовершеннолетних в противоправные действия.

Кстати, то, что несовершеннолетних втягивают и в незаконные несанкционированные уличные акции, – это, конечно, нарушение закона, и в соответствии с законом же на это нужно реагировать обязательно.

Мы с вами, к сожалению, знаем, что такое интернет и как он используется для продвижения совершенно неприемлемого контента: для распространения детской порнографии, проституции, для доведения несовершеннолетних до самоубийств. Но кто бы и под каким бы то ни было предлогом, под каким бы то ни было соусом ни пытался хладнокровно использовать детей для достижения своих собственных эгоистических «хорьковых» целей, мы никогда не должны забывать о том, что это наши дети, и работать нужно так, чтобы не создавать дополнительных угроз для их жизни и здоровья. Собственно, вы так и делаете, хочу вас за это поблагодарить. И прошу никогда об этом не забывать...

В этой связи напомню, что с 1 февраля вступил в силу закон, в соответствии с которым владельцы, провайдеры соцсетей, других интернет-площадок обязаны сами выявлять и блокировать запрещённый законом контент. За невыполнение названных требований установлены серьёзные штрафы. И здесь важно обеспечить действенную правоприменительную практику, чётко разделяя свободный обмен информацией и распространение разрушительных для общества материалов...

Самое серьёзное внимание нужно уделить борьбе с экстремизмом. Прошу жёстко пресекать пропаганду национализма, ксенофобии, религиозной вражды и насилия, привлекать к ответственности провокаторов, которые сами убегают, прячутся, а если их ловят за руку – раскаиваются, а людей-то толкают на путь правонарушений.

Кроме того, на состоявшейся коллегии ФСБ уже отмечал важность задачи по обеспечению общественного порядка и безопасности граждан в ходе подготовки и проведения предстоящих выборов в Государственную Думу.

ОТСЮДА

Потом на встрече с молодежью:

- Интернет проник уже во все сферы нашей жизни. По большому счёту он должен всё-таки подчиняться даже не просто законам, формальным юридическим правилам, но и моральным законам общества, в котором мы живём, иначе это общество будет разрушаться изнутри.

А там, к сожалению, мы сталкиваемся с чем? Не только с призывами выходить на улицу в рамках несанкционированных уличных мероприятий. Мы все взрослые люди, и мы знаем же об этом, чего скрывать? Сталкиваемся в интернете с детской порнографией, с детской проституцией, с продвижением, распространением наркотиков, где целевой аудиторией являются именно дети и подростки, с вытаскиванием на ту же улицу для того, чтобы там похулиганить, подраться с полицией, а потом за детей спрятаться, подставляя их вперёд на самом деле.

Что это такое? Это использование детей в качестве предмета, это использование детей в качестве инструмента для достижения чьих-то эгоистических целей... А когда полиция добирается до этих уродов, вы можете представить себе, это совсем другие люди. Одно дело, когда сидит в интернете такой крутой Рэмбо, толкает какую-то девчонку или пацана с крыши прыгать, и он выстраивает целую концепцию, подводя к этому. Как только полиция зашла, в штаны наложил в прямом смысле этого слова. Ублюдок такой там сидит, понимаете? Букашка, раздавить его не жалко.

ОТСЮДА